Е.И.
Berlin Zoo 2011: дети, коты, гиппопотамы и пара мертвых лошадей
Завершившийся 67 Берлинский кинофестиваль со всеми его гиппопотамами и 3D очками, проходивший в атмосфере тоскливого безумия, так бы и оставил после себя всепоглощающую печаль и разочарование, если бы в ситуацию не вмешались задумчивая старая лошадь и Анна Каренина, схватившая дозу космической радиации.
Тусклый конкурс на фоне яркой дичи секции «Панорама», пустое кресло томящегося в иранских застенках члена жюри Джафара Панахи, чье виртуальное, но крайне деятельное присутствие в Берлине убило, увы, всю интригу в определении победителя, глупые 3D очки на показах Вендерса, Херцога и не только, в прямом смысле физическая борьба за право попадания в переполненные залы на «Ходорковского», бестолково составленное расписание показов, лишившее многих зрительских возможностей, и толпы, толпы, толпы – таковы самые яркие впечатления от Берлинале 2011, подробный отчет о котором – ниже.
TRENDS
Несмотря на впечатляющий интернационал программы основного конкурса, создатели фильмов для последнего Берлинале кое в чем проявили поразительное единодушие, тянущее на преступление, совершенное группой лиц. Исчерпав, по-видимому, все достойные кинематографические приемы, авторы в массовом порядке прибегли к разрушительной помощи «бога из машины», роль которого на этот раз была доверена и виртуозно исполнена разнообразными млекопитающими: от многочисленных представителей семейства кошачьих до гиппопотамов. Самим фактом своего появления в конкурсных лентах («Come Rain, Come Shine», «The Future») или посредством активных разрушительных действий («Schlafkrankheit / Sleeping Sickness») зверушки с легкостью разрешали назревшие конфликты в судьбе главных героев, спасая или окончательно уничтожая невнятные сценарии и позволяя зрителям уйти на выстраданные перекуры.
Именно бегемота обыкновенного, а вовсе не бессмысленные 3D очки, и вовсе следует признать основным трендом фестиваля, также как и очевидным знамением приближающегося Апокалипсиса, являющегося в свою очередь главным общемировым трендом. Учитывая же фестивальные будни, можно с уверенностью заключить, что наблюдать Апокалипсис нам всем придется именно в 3D очках. Что же касается бегемота, то являясь ветхозаветным демоном ада и царем зверей в иудейских преданиях, он проявлял свою непостижимость, появляясь в самых неожиданных сценах фильмов основной программы и подхлестывая растущие по ходу фестиваля эсхатологические настроения.
Например, у Вима Вендерса («Pina») полуголые танцоры в религиозном трансе изображали ритуальные пляски вокруг гиппопотама, явно задабривая толстокожего демона, в «The Future» американки Миранды Джулай бегемот выступает катализатором прозрения главного героя и осознания неотвратимой убогости собственного будущего, а в «Sleeping Sickness» Ульриха Кёлера главный герой, окончательно потерявший себя в африканских джунглях, стал легкой добычей бегемота, закусившего его заблудшей душой трупненькую африканскую водичку. Самым же запоминающимся и симптоматичным является появление бегемота на последних кадрах фильма Cирила Туши «Ходорковский» в качестве олицетворения порочности российских политиков, которые все время обещают бедному животному авокадо, но кормят его лишь обещаниями и жухлой морковкой. Бегемот хитро искрит взглядом из-за несерьезного заграждения, всем своим видом показывая, что Книга Жизни ведется тщательно, и имени судьи Данилкина в той книге, по-видимому, нет. Учитывая же тот факт, что в качестве приспешника сатаны бегемот имеет свойство перевоплощаться в любых животных, особенную нежность питая к котам (вспомним Кота-Бегемота или любого дворового Мурзика), необъяснимо частое появление последних на фестивальных экранах ни в коем случае не следует признавать случайностью, а исключительно лишним проявлением высшей воли. Немаловажными для осознания этого факта являются слова убежденного фашиста и по совместительству отца главного героя в фильме Андреаса Файеля «Wer wenn nicht wir» («Если не мы, то кто») , получившего по итогам Берлинале премию Альфреда Бауэра, о том, что коты не принадлежат нашему миру, а являются «пришельцами из восточного королевства евреев». Под дружный хохот зала лишь на один момент было приподнято покрывало тайны, и сразу же опустилось обратно:)
Еще одной тенденцией фестиваля стало повышенное внимание сценаристов и режиссеров к фиксации детского восприятия действительности, при этом ребенка вынуждают познавать мир, как правило, напрямую, без полагающегося при нормальных обстоятельствах взрослого посредника, по какой-либо причине отсутствующего или самоустранившегося. Конфликт поколений воспроизведен исключительно через поиск, метания или беспомощность детей, расплачивающихся за героизм («El premio») или (что гораздо чаще) идиотизм («Odem», «Wer wenn nicht wir», «The Forgiveness of Blood») собственных родителей, при этом экранного времени старшее поколение не удостаиваются вовсе или же его присутствие лишь намечается пунктиром. С одной стороны, опять не вполне честный прием – ребенку сопереживаешь уже только в силу его присутствия в кадре, с другой – дети воспринимают события ярко, крупно, а в отсутствие опыта и защитных механизмов – доверчиво и глубоко, так что обеспечивают саспенс и выразительную, честную передачу авторского посыла даже в случае сценарных (и иных) погрешностей. Так, открывшись внеконкурсным показом шедевра братьев Коэнов «True Grit» (о котором нет смысла рассказывать в связи в фестивальным конкурсом), где очень опасная и несчастная 14-летняя девочка с задатками боевого робота проживает полный круг жизни в погоне за убийцей отца, фестиваль в первый же конкурсный день показал очень неплохой (что бы ни бурчали некоторые критики) фильм на «детскую тему» «El premio» («Премия») аргентинки Полы Маркович, автобиографическую драму, рассказанную от лица 7-летней девочки, вынужденной прятаться от фашистского режима в Аргентине 1970-х со своей не вполне адекватной матерью.
Проживая на кромке прибоя в полуразрушенной лачуге, выглядящей так, будто с ней в любой момент могут случиться любые неприятности (и, конечно, постоянно случаются), тощий, почти прозрачный, аутичный ребенок беспорядочно, как моль, перемещается по береговой линии: падает, карабкается, застревает в прибойных наносах, теряется в песках и находится, чтобы задавать измученной, запуганной матери одни и те же вопросы, которые нельзя задавать. Гениальная ручная камера оператора Войцеха Старона, получившего (о, чудо!) «Серебряного медведя» за свою работу, назойливо-равнодушно преследует ребенка, не мешая ему попадать в опасные неприятности, и все это под утробные завывания ветра, прибоя и однообразно-тревожную музыку за кадром, нагнетающую ощущение опасности – так, что через полчаса вообще перестаешь понимать, благодаря каким богам эта девочка до сих пор жива, а ведь главные опасности, заботливо припасенные сценарием, как выясняется позже, еще даже и не подкрались.
Нельзя не упомянуть и еще один довольно удачный (на фоне в целом скучного конкурса) фильм с прекрасными главными детскими ролями, получивший «Серебряного медведя» за лучший сценарий, – «The Forgiveness of Blood»американца Джошуа Марстона.
Картина, повествуя о кровной вражде двух албанских семей, проистекающей из убийства главой одного семейства главы другого, привлекает заслуженное внимание к институту кровной мести в Албании, вынуждающему тысячи человек (а по некоторым данным – половину мужского населения северной части страны) сидеть в изоляции по своим домам. Подчиняясь жесточайшему своду правил «Канун» (написанному еще в 16 веке), согласно которому кровная месть распространяется на мужскую половину (женщин убивать нельзя) враждующих семей до четвертого колена, единственным способом выжить для членов семьи приговоренного к смерти является заточение до конца жизни в стенах собственного дома, поскольку только там обычай запрещает убивать кровного врага. Причем чтобы оказаться приговоренным к смерти особых усилий предпринимать не придется – стоит, например, прилюдно толкнуть или обозвать кого-нибудь – и ты навеки проклят. Все это кажется средневековой дикостью, однако является неотъемлемым элементом повседневной жизни албанцев. Как показатель, существуют серьезные государственные программы, помогающие людям, особенно детям, выживать и обучаться в изоляции. Лично для меня практически легитимное существование прямо посередине Европы столь варварских форм правосудия стало серьезным открытием, как и для юных героев фильма, которые в отличие от самоустранившихся родителей, не могут принять всю абсурдность, ирреальность происходящего, как нечто само собой разумеющееся. Молодые, тщательно (по словам режиссера) отобранные албанские актеры, очень эмоционально и естественно транслируют процесс помешательства, вызванного вынужденным бездельем и одиночеством, нелепостью и уродливостью ситуации. Благодаря прекрасным актерским работам не составляет труда почувствовать гнев и бессилие подростка, обладающего самыми современными «благами» цивилизации в виде игровой приставки и iPhone, но вынужденного сидеть дома из-за непонятных древних традиций, придуманных кровожадными предками, не умеющими прощать.
«РУССКИЙ» ДЕНЬ В БЕРЛИНЕ
Идея показать все «русские» премьеры в один день, да еще и в понедельник, только обладающим инопланетной логикой немцам могла показаться разумной), ведь в понедельник, как известно, может случиться все что угодно. В итоге, чтобы увидеть последние творения Александра Миндадзе, Александра Зельдовича и документальный фильм с элементами фантастики о Ходорковском пришлось жертвовать частью пресс-конференций, перемещаться на такси и все равно везде опаздывать, а на Ходорковского так и вообще пробираться хитростью.
Ранним утром показали «В субботу» Александра Миндадзе, картину сильную, но сложную в смысловом и художественном отношении для восприятия человеком, не являющимся русским по крови, по духу или по роковому стечению обстоятельств. Действие фильма разворачивается 26 апреля 1986 года в Припяти, то есть именно в тот день, когда взорвавшийся реактор четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС выбрасывал на головы не оповещенного об опасности населения сотни тонн радиоактивных веществ. Сразу замечу, что фильм был принят публикой и критикой неожиданно прохладно: с пресс-показа никто не уходил, просто не хлопали, а вот на показе для публики (случилось побывать и там) толпы повалили из зала где-то в районе бесконечной сцены свадьбы. Безусловно, глупо было бы рассматривать подобные демарши в качестве показателя художественной ценности фильма, поскольку публика, очевидно, шла на жанровое кино (недаром билеты неожиданно расхватали еще в первый день интернет-продаж) со всеми прилагающимися атрибутами фильмов о техногенных катастрофах в виде масштабных и шокирующих сцен, множества трупов и соответствующих спецэффектов, а получила глубокую метафоричную историю о человеческом выборе и его (выбора) предопределенности, где от аварии лишь пара зловещих компьютерных задников и вкус стронция на губах героев. «Интересен человек, а не ситуация…ведь человек всегда находится в какой-то степени в подобной ситуации», – пояснил Миндадзе на пресс-конференции. Главный герой – просто-таки карикатурно достоверный номенклатурный винтик огромной советской системы в замечательном исполнении Антона Шагина, вполне тянущем на «Серебряного медведя», случайно узнает правду об аварии и наматывает рысью десятки километров в попытках спрятаться от адской радиоактивной сковородки. Однако почему-то оказывается лишь все ближе и ближе к ней – в финальной сцене, придя в себя, герой обнаруживает ее полыхающую морду прямо у себя над головой. Собственно, весь фильм – об осознании нежелания, а потом и невозможности побега, о причинах столь нелогичных на взгляд со стороны умозаключений и поступков, а вовсе не об их последствиях. Сначала герой пытается спасти девушку, которая вроде бы ему нравится, потом ее паспорт и туфли (нет, действительно, ну разве можно убежать от смерти без паспорта и босиком), потом с видимым облегчением откликается на ее просьбу подыграть общим старым друзьям на свадьбах, коих на эту субботу в Припяти было назначено целых 16 штук. Бег замедляется, останавливается и трансформируется в беспробудную русскую пьянку, выяснение отношений, мордобой, опять пьянку (вот тут-то зрители и потянулись к выходу, устав от потных лиц, почти осязаемых винных испарений и русского надрыва). Ничего не подозревающая массовка – будущие трупы – отчаянно пляшет на свадьбах, заказывает музыку и просыхает в зараженной траве, являя собой зловещую картину, такой бал мертвецов – слышен перестук костей в танце.
Не приглашенные на свадьбы стоят у моста, завороженно любуясь горящим на другом берегу энергоблоком, вдыхая радиоактивные изотопы и получая «ядерный загар». Сознающие опасность ситуации главные герои дезактивируются ящиками красного вина, ругаются из-за заработанных денег, дерутся, но убегать, тем не менее, не торопятся. «Это очень российская история», – не раз повторил Миндадзе на пресс-конференции, подчеркнув, что в Германии, например, такого точно не могло бы произойти, – «дорожащий своей жизнью европеец немедленно бы сбежал, а не спасал девушку и паспорт». Очень показателен трагический стон (иначе и не скажешь) немецкого коллеги на просмотре, в тот момент, когда в очередном приступе благоразумия герой Шагина вскакивает в проходящий мимо грузовик, но резко передумывает и спрыгивает в стремительно рыжеющую травку. Но ведь как это по-русски: не спасаться одному, а прихватить друзей, а еще лучше освободиться от годами пестуемых страхов и послать все подальше. Именно то, что Миндадзе назвал «да пошло оно все» приходится признать духовным стержнем русского характера, ибо, как гласит местная народная мудрость, куда не беги, а «рысью от смерти не уйдешь».
Днем наступила очередь скандальной премьеры фильма «Khodorkovsky», снятого Сирилом Туши, немцем с русскими (семья жила до революции в Санкт-Петербурге) корнями и на немецкие же деньги. Сказать, что по поводу премьеры случился небывалый ажиотаж – не сказать вообще ничего. Очевидная скандальность темы, одна за другой крайне подозрительные по замыслу и исполнению кражи лэптопов режиссера с исходниками и окончательной версией фильма, подоспевшие точно к премьере новости из Москвы с признаниями помощницы судьи Данилкина Натальи Васильевой, – как итог толпы журналистов, берущих штурмом переполненные публикой кинотеатры, сотни желающих приобрести билеты по спекулятивной цене (да кто ж продаст) и организация дополнительных показов для прессы (о которых не все знали, но даже из оставшихся очередь (по слухам) выстроилась внушительнее, чем на берлинскую телебашню в выходной). На показ, обозначенный в расписании в качестве премьерного, журналистов решили не пускать (мест не было) – над входом в кинотеатр висел разноязычный шум, коллеги в гневе размахивали руками перед суровыми лицами персонала (кто-то на моих глазах прорвался силой – его не рискнули останавливать), а мне просто повезло.
Фильм являет собой образец жанра «говорящие головы»: без малого два часа интервью с экс-коллегами по ЮКОСу, друзьями, родственниками Ходорковского (и даже бывшим сокамерником), разбавленные тоскливыми панорамами Сибири, демонстрацией семейных фото и видеоархивов и странными черно-белыми анимационными вставками. С усердием и тщательностью отличника, в прямом смысле слова рискуя здоровьем, объездив Россию от Москвы до Читы и опросив десятки людей так или иначе причастных к МБХ, Туши в течение пяти лет реконструировал биографию Ходорковского, начиная с его комсомольских подвигов и первого заработанного миллиона и заканчивая 10-минутным интервью, взятым во время второго процесса прямо в зале суда – предметом особой и вполне заслуженной гордости режиссера и членов творческой группы. В итоговую версию фильма вошла лишь малая часть из отснятого материала (около тридцати из сотни интервью), который Туши пообещал оформить в несколько самостоятельных, хронологически обусловленных дополнений, и выложить в Интернет. Приходится признать, что и художественная, и содержательная составляющие фильма не приготовили никаких сенсаций, да и откуда им взяться у вчерашнего дебютанта – российские и западные политики в массовом порядке отказывались от комментариев, многие бывшие друзья и коллеги опасались потерять деловые связи и, по словам Туши, всякий раз интересовались, на чью разведку последний работает, и кто именно ему заплатил. В фильме, безусловно, есть забавные моменты вроде рассказа, как «Меркель один раз свозили в Томск и она передумала качать права человека» или жалоб из эмиграции Леонид Невзлина о том, как же страшно ему надоело это солнце: «каждый день встаешь и солнце, солнце». Присутствует также очень интересная беседа с сыном Павлом, ну а наградой за упорство, конечно, является личное интервью МБХ, о фантастической истории появления которого в фильме участники съемочной группы с гордостью и наперебой рассказывали на пресс-конференции. Ходорковский выглядит очень уверенным, спокойно улыбается в камеру и рассуждает о своем наивном представлении о правосудии и недостаточной мудрости, производя впечатление человека очень сильного и все еще полного сюрпризов.
В отсутствие остальных достоинств фильм может представлять интерес лишь своей искренностью, честностью, попыткой непредвзятого журналистского расследования. «У меня не было цели показывать Ходорковского ни грешником, ни святым, на протяжении всего съемочного процесса у меня самого постоянно менялось мнение о нем», – рассказывал Туши после показа, и если в отношении фильма попытку можно признать в целом удачной, то за кадром нейтралитет соблюсти режиссеру не удалось. Его личные симпатии герою абсолютно очевидны, показательным в этой связи является заявление «I believe, that he is a man of honour!», сделанное Туши на сцене кинотеатра после просмотра. Назвав последние заявления Путина относительно Ходорковского «промыванием мозгов в прайм-тайм», а судебный процесс – «театром» и «игрой», Туши совсем не выглядел напуганным человеком, неоднократно заявлявшим после краж фильма «если кто-то хотел меня испугать, то ему это удалось».
Зрители хлопали долго и демонстративно. Теперь осталось дождаться показа фильма в прайм-тайм по Первому каналу. А что смешного? Сирил Туши, вот, уверен, что ждать недолго.
Вечером, наконец, свершилось то, что для меня лично было серьезным стимулом поехать в этом году в Берлин – в секции «Панорама» состоялась премьера «Мишени» Александра Зельдовича по сценарию Владимира Сорокина– фильма, который организаторы, видимо, побоялись включить в основной конкурс, а стоило бы.
Ожидания оправдались на двести процентов: футуристический роман-антиутопия, философская притча, проповедь с элементами комедии, мелодрамы и порнографии в обложке от «Анны Карениной». Невероятно смешной фильм. А будучи показанным в том же зале сразу вслед за премьерой «Ходорковского» и наложившись на жутковатую картинку настоящего, произвел душераздирающее впечатление.
Итак, Россия, недалекое будущее, полдень, XXI век. Кремлевские политтехнологи потирают запачканные нефтью руки. Фантастический план развития «Россия-2020» (с некоторыми, правда, отклонениями от задуманного) можно считать успешно реализованным: Россия – внешне благополучный оплот потребления, сырьевой (кто бы сомневался) и транзитный монстр, плещущийся в нефтяном фонтане и вкладывающий доходы в инновационные разработки. По результатам обязательной процедуры тарификации все население поделено на касты («общественное зонирование – есть реальная справедливость»), вовремя получает зарплату, безмолвствует, учит китайский и смотрит маниакальные телешоу, ставкой в которых уже практически является жизнь (привет Ф.К. Дику). Страну вместе с Москвой дырявит насквозь тридцатиполосная скоростная магистраль «Гуанчжоу-Париж» – залог национальной безопасности и источник финансовой стабильности – одно из основных действующих лиц фильма. На обочинах трассы выросла обновленная, отполированная сверхвысотная столица с нетронутым Большим театром по центру в качестве символа национальной идентичности. Интерьеры будущего высокотехнологичны и безжизненны, как больничные палаты или отсеки космических кораблей (что-то от Кубрика или даже Тарковского). В этих самых интерьерах в условиях «смыслового вакуума» томятся и скучают новые хозяева Москвы, тарифицированная по высшему разряду элита: министр природных ресурсов со своей мечущейся женой, ее брат (телезвезда с национального канала) и таможенник с повадками альфа-самца. Достигнув вершины в социальной иерархии и потеряв смысл и цель дальнейшего движения, в поисках энергии и вечной молодости они совершают путешествие на Алтай, где проводят ночь внутри заброшенной советской астрофизической установки «Мишень», ранее используемой для опытов с космической радиацией. Герои перестают стареть, обретают новые эмоции и желания, справиться с которыми оказываются не в состоянии (жена министра сразу сбегает к таможеннику, который, правда, довольно быстро обезумел, а потом вообще одни трупы и каренинский финал).
Пересказывать сюжет «Мишени» – дело неблагодарное и бессмысленное – фильм изначально задумывался как кинороман («мы решили взять Анну Каренину и перенести действие романа в будущее» – А.З.), такая смелая (и невероятно удачная) попытка составить новую «энциклопедию русской жизни» (отсюда и хронометраж) в контексте значений, предлагаемых сегодняшним днем для завтрашнего, охватив все и сразу – добро и зло, вечность и смерть, любовь и желания, полезные минералы и вредных либералов – бездна смысловых наслоений, цитат, метафор, под которую подведена «прямая и бесстыжая», по словам Зельдовича, моральная основа.
Эффект всеохватности усиливается затейливой, продуманной картинкой со множеством уникальных возможных деталей недалекого будущего: реклама, гаджеты, костюмы, автомобили; в безжизненные декорации гармонично вписываются немного инопланетные лица приглашенных на главные роли иностранных актрис.
С особенной какой-то нежностью узнаешь сорокинский подчерк: животный секс в навозе, арбалетная охота на китайских нелегалов, и, конечно, самая гениальная придумка (спорю, что сорокинская) – специальные очки, позволяющие отделить полезные минералы (в очках они светятся красным) – от вредных, которые необходимо поглубже закапывать (светятся синим). Созданные исключительно по утилитарным соображениям для нужд Министерства природных ресурсов, очки, в силу побочного эффекта, подходят в качестве инструмента исследования человеческого материала, являясь прекрасным shitometr (ом), измеряющим количество, скажем, добра и зла в человеке. В качестве доказательства эффективности системы зонирования, чиновники министерства, за которыми подглядывает главный герой, излучают нежно-розовое сияние, в то время как толпа нищих и бродяг, эта «грязь человечества» – беспросветно синяя. Очевидно, что первая мысль, которая возникает у зрителя, только что отсмотревшего «Ходорковского», что увидит кремлевский чиновник из будущего, посмотри он в очки на МБХ, на сегодня самый вредный и опасный минерал.
Два с половиной часа пролетели на одном дыхании под аккомпанемент космической музыки Леонида Десятникова (диск с саундтреком удалось заполучить сразу после просмотра и в следующие пару дней заслушать до царапин) и непрерывного смеха – моего и пары московских коллег – весь остальной зал, не предпринимая никаких попыток к бегству, следил за действом с круглыми глазами и в пугающем безмолвии. Но самый забавный момент был впереди, когда, услышав наши восторги на нефильтрованном русском, растерянные немцы кучками начали осторожно подходить и задавать вопросы, сначала общие типа «что вообще это было?», а потом более конкретные, например, «почему нищие в фильме олицетворяют зло и не является ли это тенденцией, стратегией и курсом?». По всему очевидно, что фильм достоин самого широкого проката и скорейшего прайм-тайма на основных каналах, причем для усиления и без того мощнейшего эффекта, стоит показывать его в паре с «Ходорковским».
МЕРТВАЯ ИНТРИГА. МЕРТВАЯ ЛОШАДЬ
После жестокого (6 лет заключения и 20 лет запрета на профессию) приговора Джафару Панахи и всей шумихи, последовавшей вслед за этим печальным событием, увидеть в основном конкурсе фильм иранского режиссера, означало сразу заразиться обоснованной подозрительностью относительно того, что вот уж кто-кто, а иранский режиссер с самого «политизированного» кинофестиваля мира без приза домой не уедет. А учитывая то обстоятельство, что тем самым режиссером оказался Асгар Фархади, уже получавший пару лет назад от Берлинале «Серебряного медведя» за фильм «Про Элли», да еще и попавший в опалу у себя на родине за поддержку Панахи, подозрения расцвели ядовитыми цветами.
Несмотря на то, что Президент жюри, Изабелла Росселини на первой же пресс-конференции пообещала искать в конкурсных картинах исключительно индивидуальность, без оглядки на их политическую актуальность и злободневность, картина Фархади «Jodaeiye Nader az Simin» («Надер и Симин: развод») , предсказуемо получила «Золотого медведя», да еще и всех актерских «Серебряных медведей» в придачу.
Фильм, являясь запутанной семейной драмой, не имеет никакого отношения к политике, однако весьма смело и неосторожно задевает некоторые проблемы и особенности иранского социума (от гендерного неравенства до странностей судебной системы). Основа сценария – развод семейной пары: Симин, которая мечтает уехать из страны со своей дочерью, и Надера, не желающего эмигрировать из-за необходимости ухаживать за своим отцом, пораженным болезнью Альцгеймера. Надер второпях нанимает исключительно религиозную сиделку, которая не может даже поменять пеленки больному без благословления, причем нанимает ее без обязательного в исламском обществе согласия ее ревнивого мужа, а потом служанка оказывается еще и беременной. В итоге в историю вовлекаются с десяток людей: друзья, родственники, соседи. Все они настаивают, доказывают, оправдываются – и каждый прав ровно настолько, насколько неправ, в суждениях и поступках руководствуясь абсолютно разными и, иногда, прямо скажем, загадочными, представлениями о добре и зле. При этом истоки этих противоречий кроются, как обычно, в серьезном социальном расслоении общества, различиях в воспитании и образовании (в том числе, в интенсивности влияния религии на участников конфликта).
Нет, фильм, безусловно, неплохой, особенно в сравнении с подавляющим большинством удивительно посредственных и скучных соперников по конкурсу. Хочется также отметить прекрасные актерские ансамбли, совершенно заслуженно отмеченные жюри. Но вот именно на актерских призах закончилась, на мой взгляд, собственно справедливая оценка качеств фильма, и начались жесты политической и человеческой солидарности с опальными иранскими кинематографистами. Потому что был в конкурсе еще один фильм, ставший, на мой взгляд (и большинства коллег – награда ФИПРЕССИ тому подтверждение), истинным героем фестиваля, – фильм венгерского режиссера Белы Тарра, который помимо высочайшей художественной ценности обладает, не удержусь от пафоса, величием акта подлинного гуманизма.
Идея фильма «A Torinói ló» («Туринская лошадь») возникла у Тарра еще в середине 80-х, когда он впервые услышал от своего постоянного соавтора, писателя Ласло Краснахоркаи, легенду о Фридрихе Ницше и лошади, жестоко избиваемой извозчиком посреди Турина. Ницше со слезами на глазах обнял лошадь, потерял сознание, а затем рассудок, и последние 11 лет жизни провел в психиатрической лечебнице, ни с кем не разговаривая. Что же случилось с Ницше? Что же такого он увидел в этой сцене, что заставило его навсегда остановиться и замолчать? И что же случилось с той самой лошадью?
Задавшись всеми этими вопросами, камера вместе с призраком Ницше, переносят нас в дом однорукого крестьянина, проживающего вместе с некрасивой дочерью и доконавшей Ницше старой лошадью где-то на самом краю света, на первый взгляд, позабытом Богом. Едва ли можно вообразить место печальней этого – убогая хижина, колодец и одинокое скрючившееся дерево на голой земле под черным злобным небом. Отметим здесь, что к выбору натуры для съемок Тарр всегда подходит с тщательностью и бескомпромиссностью маньяка: долго ищет подходящий пейзаж и, найдя в необходимой степени депрессивный, обязательно доверяет ему одну из главных ролей, выстраивая декорации с нуля, несмотря на постоянные проблемы с бюджетом. И если для «Туринской Лошади» пришлось лишь построить дом с сараем, вырыть колодец и, видимо, скрючить дерево, то, например, во время съемок предыдущего шедевра «Человек из Лондона», миллионы евро были потрачены на то, чтобы вывести сотни кораблей из гавани, построить железную дорогу, башню и т.д.
Однако вернемся к лошадям. Далее, в течение двух с половиной часов экранного времени камера бесстрастно фиксирует на черно-белую пленку детали жалкого существования старика и его дочери: унизительную бедность, тяготы ежедневной в прямом смысле слова борьбы за жизнь, беспросветную рутину и ограниченность жизненного пространства. Лошадь, для которой встреча с Ницше явно не прошла незамеченной, пребывает в тоске и раздумьях, отказываясь работать, принимать пищу и даже разговаривать, тем самым, обрекая хозяев, у которых отсутствуют иные средства передвижения и производства, на изоляцию и скорую смерть (к слову, это уже второй на фестивале фильм, после «True Grit» братьев Коэнов, в котором смерть лошади есть синоним смерти главных героев). В итоге, лошадь порабощена людьми, люди порабощены лошадью, бедностью, а все они – несовершенным устройством мира и отчаянием. Бог, который, как выясняется, «не умер» и не забыл о своих любимых чадах, уже здесь и проявляет волю, исполняя, под душераздирающий стон ветра, органной и скрипичной секций, оглушительный концерт Антитворения из шести частей с кодой, в течение которых методично разрушает мир главных героев, отбирая у них день за днем сначала лошадь, свободу, воду, свет и, наконец, надежду и саму жизнь. В качестве коды на седьмой день, пока Бог отдыхает, появляется Ничто со всеми своими непознаваемыми атрибутами, облеченными Тарром в могильное безмолвие и зияющую на экране черноту.
Картина производит совершенно ошеломительный эффект, где-то уже после 15 минут просмотра можно было предположить, что смотришь фильм-победитель. Поразительно проследить, сколь минималистскими средствами Бела Тарр добивается такого мощного эффекта. Уверенный черно-белый подчерк, невероятно длинные кадры (на 146 минут, на минуточку, всего 30 монтажных склеек), беспощадно-крупные планы, выхватывающие из темных углов всю уродливость и обреченность человеческого существования, закольцованность событий, страшным уроборосом обвивающую души и удавливающую в зачатке все мечты и замыслы, и, конечно, музыка – бесконечно повторяющиеся три зловещих аккорда, которые топором теперь не прогнать из головы. С каждым циклом пружина действия сжимается, шаг витка укорачивается, ритм и пульс убыстряется, чтобы, разжавшись, выплеснуть вовне сокрушительное молчание, разбавляемое только всхлипами сидящих рядом зрителей. Никаких иллюзий, некуда бежать, бунт не имеет смысла, мы все приговорены к смерти, и, цитируя Тарра, «конец близок». На каком-то невообразимом пределе сострадания и боли Тарру удалось передать то, что он сам назвал «невыносимой тяжестью человеческого бытия». Что-то во Вселенной разладилось, мир не в порядке, расшифровывал послание на пресс-коференции режиссер, если мы вынуждены существовать так, как существуем, и, самое печальное, мы не в силах что-либо изменить.
По личным наблюдениям на выходе из зала, большинству зрителей в полной мере удалось почувствовать, по-видимому, то же что и Ницше, обнявшему несчастную лошадь: скорбь от осознания всеобщей безысходности и невозможность примирения с ней. Чтобы не сойти с ума и израсходовать полученный заряд человечности, спасительным решением могло стать выполнение завета Белы Тарра («embrace the horse like Nietzsche did») – братание с каждой лошадью, встречаемой на пути. Поскольку лошадей на ночных проспектах Берлина по странному стечению обстоятельств не попадалось, пришлось обнимать фестивальных пластиковых медведей и вообще кого попало.
В итоге, Бела Тарр, никогда не «выигрывавший» на международных фестивалях главных призов, и здесь получил от жюри за «Туринскую лошадь» «всего лишь» Гран-при – «Серебряного медведя». Режиссер явно обиделся, жюри не поблагодарил и на итоговую пресс-конференцию пришел без приза, сославшись на мифического друга, которому отдал медведя поносить. Все это тем более печально, что еще до начала съемок Тарр неоднократно повторял, что считает свою миссию в кинематографе законченной, и «Туринская лошадь» будет его последним фильмом. «Полный круг завершен…я не хочу повторяться», – заявил режиссер на пресс-конференции, убив заодно еще и эту надежду.
Что ж, будем ждать следующего фестиваля, в робкой надежде на более интересный конкурс и менее спорные итоги, а еще, в следующем году, я с особым трепетом буду залезать в берлинское такси, ведь, по слухам, Бела Тарр решил попробовать себя на новом поприще таксиста – в городе, в которому он отдал долгие годы, и который пожалел для него заслуженной награды. А вдруг не шутит?
